Тигран родился в Москве, в семье знаменитого режиссера Эдмонда Кеосаяна. Мальчишкой ему довелось сыграть в фильме отца «Корона Российской империи, или Снова неуловимые». Начинал как клипмейкер, стал известен как режиссер. Имеет «ТЭФИ» за фильм «Бедная Саша». — Для тебя весна — это депрессия или, наоборот, допинг?
— Если по медицинским показаниям — то авитаминоз, как у всех. А в остальном весна — это возможность хоть какого-то солнца в нашем абсолютно сумрачном государстве.
— Твоя жизнь меняется весной?
— Нет, я живу в своем обычном рабочем ритме. Встаю в районе семи часов утра. Готовлюсь к программе, еду на программу, снимаю программу и возвращаюсь с программы.
— С ума можно сойти от такой монотонности — как ослик, по кругу, по кругу...
— Какая может быть монотонность, если каждый день у меня в студии новые люди.
— Можно сказать, что мировой финансовый кризис коснулся и тебя?
— Он коснулся каждого. Если у всех какое-то томительное ожидание чего-то нехорошего — ты не можешь быть вне этого тренда. И потом, извини, — у меня программа. Я, может, и хотел бы забыть про кризис, но она все время напоминает. Она же злободневная.
— Раньше у тебя была клубная жизнь, можно было расслабиться и с головой окунуться в ночь...
— Тогда, когда по возрасту меня могло это увлечь, клубной жизни, увы, еще не существовало. А когда она началась — мне уже было очень громко…
— То есть теперь по вечерам ты сидишь дома у камина?
— Нет, чаще всего я сижу в кабинете. Но есть ведь еще масса друзей, дел, интересов. Я больше тебе скажу: есть много книг непрочитанных. На них бы время найти. А имитировать чье-то чужое счастливое детство, как сказано у Лимонова, я абсолютно не собираюсь.
— А как поживает твой «Роллс-Ройс»? Ты им пользуешься по-прежнему?
— Что ж мне теперь, на велосипеде ездить?
— Просто сейчас все стараются «законсервировать» нажитое имущество. Кстати, зачем ты купил себе такую шикарную машину?
— Вероятно, потому, что это вершина автопрома. И еще, наверное, я слишком много читал английских романов в детстве. Мне импонирует английская традиционность.
— То есть это какая-то мечта мальчишеская?
— Каким бы я был нищим духом человеком, если бы моя мечта фокусировалась на обладании «Роллс-Ройсом»… Это просто забава, игра. Не наигрался в детстве, видимо. Наиграюсь — поставлю в гараж. А если серьезно, мне не очень удобно сейчас на нем ездить. Потому что не напишешь же на лобовом стекле: «Машина куплена на честные деньги!». Особенно в моей ситуации, когда я, публичный человек, каждый день задаю людям вопросы о коррупции, о взятках… Скажу больше: когда-то это был жест сознательный и специальный. Да, ребята, вот я могу себе позволить и часы дорогие, и машину, потому что мои доходы можно проверить вдоль и поперек. Но сейчас ситуация изменилась, и я понимаю, что вокруг огромное количество людей осталось без работы.
— А ты не боишься, что, по примеру многих своих коллег-режиссеров, которые ушли в политику или в журналистику, ты потеряешь себя в основной профессии?
— Суди сама: в течение двух лет, что я сижу в телевизоре, я успел снять два фильма — «Заяц над бездной» и «Мираж». Конечно, нагрузки возрастают. Не скажу, что это совсем уж безопасно для здоровья — как выяснилось в моем случае, но в принципе совместимо. И второй момент: если у тебя к сорока годам есть профессия, то ее у тебя уже никто не отнимет.
— Потому что «я себе уже все доказал»?
— Как раз только себе-то я все и доказываю. Бессмысленно доказывать что-то окружающим. Во-первых, не факт, что им интересно следить за твоей борьбой с твоими же комплексами. А во-вторых, в этой гонке ты начинаешь мельчать. В нашем положении, когда мы ездим на хороших машинах, носим дорогую одежду, кушаем качественные продукты и вроде уже достигли чего-то в жизни, — очень легко впасть в ощущение, что ты на вершине, ты — главный. Когда возникает такое чувство — это все, крест.
— Ты упомянул про нагрузки на работе. Я знаю, что ты перенес инфаркт в прошлом году. Как-то рановато, нет?
— Это не инфаркт был, как выяснилось. Там была другая проблема, я должен был откинуть копыта, но меня спасли. Наверное, сказались усталость, стресс, все вместе…
— Что стало причиной? Ты психанул?
— Нет, просто мне стало плохо безо всяких поводов. Хотя нет — поводы имеют свойство накапливаться.
— Скажи, а что ты делаешь, чтобы оставаться интересным для своей жены?
— Что значит — для жены? для друзей? Я должен оставаться сам собой — вот и все.
— То есть ты не считаешь, что любимую женщину надо каждый день завоевывать?
— Я считаю, что это ненормальная семья, где необходимо каждый день завоевывать мужа или жену. Зачем нужна эта микровойна, пусть даже со знаком плюс? Семья должна быть единым существом.
— У тебя дома война или мир?
— Если была бы война, то никто бы не жил в этом доме. Что мы — мазохисты, что ли?
— Ты диктатор? Говорят, ты не разрешаешь жене сниматься у других режиссеров, цензурируешь, так сказать, ее творчество.
— Достаточно посмотреть ее фильмографию, чтобы понять, что это вранье полное. Конечно, она советуется со мной, да и странно было бы не советоваться.
— А бывает так, что ваши взгляды с Аленой расходятся?
— Чаще всего нет.
— Она мудрая женщина, если ей удается поддерживать в тебе эту уверенность.
— Просто в каждой семье существуют правила игры. Иначе это никакая не семья. Это пакт, договор (негласный, конечно же, потому что я не верю ни в какие брачные контракты), который определяет домашний уклад. Если бы вопрос стоял так, как ты говоришь, то Алена перестала бы сниматься в кино и, как Ксюшка Арбузова, жена Вани Охлобыстина, ушла бы с головой в воспитание детей, к примеру.
— Что ты испытал, когда узнал, что на дом твоей матери напали бандиты?
— Как любой нормальный человек… Это стало еще одним подтверждением того, до какой степени мы все в нашей стране беззащитны.
— А гнев, ярость были?
— Нет. Бессмысленность произошедшего (практически ничего же не украли, да и нечего было красть) как нельзя лучше характеризует то, что сейчас происходит вокруг. Люди не знали, куда шли, зачем шли; люди не знали, что они делали; люди беспричинно нанесли психологическую травму другим людям и ушли.
— А ты хотел, чтоб их нашли, наказали?
— Конечно, они же нарушили закон.
— Я не об этом. Я про личное.
— Если бы, не дай бог, там находился кто-то из моих товарищей или товарищей брата, то есть предатель, — это отдельная тема. А если тебя интересует — хочу ли я их порвать? Честно скажу: ненависти у меня внутри к ним нет.
— У тебя уже взрослая дочь — что ты думаешь о ее будущем? Наверняка скажешь, что все решения она будет принимать сама.
— Но так и есть! Правда, она еще не определилась. Ну и хорошо — пусть ищет.
— А ты уже рисовал своим богатым воображением картину, как она приведет домой мальчика — знакомить с родителями?
— Это уж точно не самое приятное, что я могу себе сейчас представлять. Не то чтобы я гоню от себя эти мысли... Просто — какой смысл размышлять о том, чего пока нет? И вообще — хотелось бы мне на тебя посмотреть в такой ситуации…
— Ты как-то сказал: «Есть еще аудитория, которой не раздавили мозги низкопробным юмором и отсутствием мысли. Ее не стало меньше. Просто эти люди перестали включать телевизор».
— Ну да…
— Так для кого же тогда ты работаешь?
— Я работаю для всех. Не помню, в каком контексте была произнесена эта фраза, но в ней нет никакого снобизма. Просто сейчас все измеряется очень унифицированно — рейтингами. Я, конечно, прекрасно понимаю, что на «Пиратов ХХ века» миллионы людей ломились в том числе и потому, что больше смотреть было нечего. Не существовало ни Интернета, ни западных телеканалов. И все-таки… в середине 90-х мы незаметно потеряли некое мерило. Эталонный метр будто кто-то у нас украл. И я, наверное, тоже отчасти этому помогал, потому что не все, что я делал и делаю, достойно высоких образцов вкуса. И тогда придумали, что отныне эталонный метр — это рейтинг. Заметь, это говорит тебе человек, у которого достаточно рейтинговая программа. И самое страшное, что меня тоже интересуют мои рейтинги.
— И твоих работодателей наверняка тоже.
— Слава богу, у меня с работодателями еще и человеческие отношения. Мои работодатели очень много прочитали книг и в хороших детских выросли. Но по роду деятельности — да, рейтинги их тоже интересуют.
— И поэтому ты своих визави, что называется, до печенки достанешь, чтобы добиться ответа?
— Просто всего за полчаса мне надо многое у них узнать. Я считаю, что мне делегировали это право те люди, которые смотрят программу. Да, в бытовом разговоре я бы никогда не стал спрашивать у какого-то чиновника, почему он носит Patek Philippe стоимостью 150 тысяч евро, если у него зарплата 60 тысяч рублей? Я бы, конечно, не докапывался до него, потому что это не принято в приличном обществе… Хотя скорее всего я бы с ним и не сидел за одним столом. А тут — могу! Вот такое мне право дали. У них, правда, есть право не отвечать. Но чаще всего и отсутствие ответа является ответом.
— Твои гости тебя часто удивляли?
— Редко. Меня удивляло другое — когда я вдруг слышал замечательную речь, видел хорошего обаятельного человека… И всегда в таких случаях появлялась мысль: елки-палки, у нас у всех есть цена. Потому что за определенные деньги, наверное, можно забыть и хорошее воспитание, и принципы, впитанные с детства. «Сейчас такие правила игры, Тигран Эдмондович, чего вы от меня хотите?» И я действительно не Бог, чтобы кого-то судить.
— Скажи, ты уже привык к этому наркотику? К этому ежевечернему адреналину?
— Мне же интересно — значит, да, я подсел на это. И я не устаю каждый вечер спрашивать: мы что, так и будем друг друга обманывать? Ведь в принципе вся программа сводится к этому вопросу… Вопрос, конечно, риторический, но если долго его задавать, то им начнут задаваться и другие люди. Для меня это важно, потому что я живу в этой стране и хочу жить в ней. Как верно заметил один мой знакомый: все, кто хотел жить в Швейцарии, уже живут в Швейцарии…
Комментариев нет :
Отправить комментарий