Охлобыстин: 10 сентября на стадионе «Лужники» я появлюсь перед зрителями на белой пирамиде.

Интервью Ивана Охлобыстина корреспондентам портала «ПРАВОСЛАВИЕ И МИР» Оксане Головко и Юлии Маковейчук.

- Если бы вам предложили стать священником только сейчас?

- Пошел бы. А как не пойдешь, если архиерей говорит?

- А если не архиерей, а по собственной воле?

- Тоже да. На этот вопрос нельзя ответить «нет». Потому что священник – это все-таки человек, который касается Престола. Это высшее, к чему можно стремиться. Я воспринял благословение как волю Божью. С одной стороны, мне это очень льстило, с другой – к моменту рукоположения я был уже взрослым человеком и умел держать свою гордыню в узде. Понимал всю меру ответственности, а потому беспокойство, естественно, было. Единственное, что меня спасало – присущая мне методичность. Когда научился обрядовой части, стало легче. И потом, у меня были дивные учителя, Господь окружает меня людьми, которые защищают, как ангелы. Отец Димитрий Смирнов, на которого можно ориентироваться, чтобы сохранить здоровую психику, замечательные, харизматичные отец Владимир Волгин (мой духовник), архимандрит Геннадий (Гоголев), сегодня епископ Каскеленский, викарий Астанайской и Алма-Атинской епархии – поэт, написал серьёзную вещь о Престоле Богородицы.

- Вы во многих интервью говорите, что работаете, в основном, из-за денег, но почему-то чаще играете отрицательных героев. Трудно ли совместить шоу-бизнес и веру?

- Сфера шоу-бизнеса всегда была спорной, и мы никуда не денемся от этого. Это огромное количество людей, от которых нельзя отказываться именно с христианской точки зрения. И им надо дать определённого рода зазор, где они могут себя проявить и как христиане, и как профессионалы одновременно… На самом деле актерская профессия во многом не самостоятельна. Актеры – все-таки куклы. На фоне общей конструкции они могут выглядеть выгодно, но конструкция может быть сама по себе порочна. Какое общество, такое и кино.

- Вы специально выбираете самых отрицательных персонажей (Шут Вассиан («Царь); Григорий Трусов, учащий деловых женщин быть акулами («Служебный роман. Наше время»); мафиози («Глухарь. Снова Новый»)). В работе фильм, в котором Вы играете серийного убийцу… Зачем?

- Если ты играешь негодяя, нужно показать его отталкивающим, не допуская отрицательного обаяния. А если перед тобой – роль хорошего человека, не нужно делать из него лубочную матрешку. Образ положительного персонажа должен быть глубоким, с сомнениями и размышлениями. Дело в правильном подходе к роли. Например, шут Вассиан – это юродивый наоборот, который подталкивает Ивана Грозного к богоборчеству, безумию. Образ был точен, без намека на симпатию. Странно, что зрители стали меня с ним ассоциировать. Комедийный доктор Быков – хороший человек, однолюб, но не плоско-пложительный, а как раз со сложностями, заморочками. Я считаю, ничто не может помешать человеку честно относиться к своему делу, не важно, какой профессией он занимается. В любую видео и кинокартинку можно внести положительный настрой. Однажды мы делали рекламу с очень спорным слоганом: «Живи для себя, живи в удовольствие», с утвержденным иностранным сценарием, где герой с красивой барышней идет по красной дорожке где-то в Каннах. В итоге получилось, что мой пероснаж – старый рокер – ведет под руку девочку, совсем как солист «Роллинг Стоун» ходил со своей юной дочкой. А девочка – как с конфеты «Аленка», она меньше всего соответствует слогану, если понимать его буквально. Чувствуется, она не очень комфортно ощущает себя в вечернем наряде, и окружающий антураж – совсем не существенное в ее жизни.

- А с Ксенией Собчак ваши фотографии, где она в очках крестами?

- Вообще интересно, где читатели берут такие журналы с такими фотографиями – это же специфические музыкальные издания. Это ерунда. Да, на Ксении были готические темные очки.

Она действительно, один раз меня напугала, когда брала интервью для журнала GQ. А потом на встрече в «Русском пионере» прочитала свой рассказ, и меня подкупило, что она очень искренна. Мы с ней после этого несколько раз поговорили, и я понял, что Господь меня опять тычет мордой в старые ошибки. Ни о каком человеке нельзя позволять себе абсолютного негативного суждения. Потому что это может оказаться не так. Ксения страдает от синдрома дочки мэра, при этом она работоспособная, активная и умная. В Страстную я был на акции Муз-тв, и это была работа, возможность посмотреть площадку в 30 000 человек. Мне важно понять какие-то организационные выводы, посмотреть, почувствовать пространство, чтобы понять, как в сентябре действовать в «Лужниках», где я планирую провести одну акцию. И еще мои дети хотели сфотографироваться с «Tokio Hotel», которые там были. А я бессилен перед детьми, как отец, и – воспользовался служебным положением, попросил организаторов с Муз-тв, чтобы мечта моих детей исполнилась.

- Что вообще скажете о критике в ваш адрес?

- Почему мы всегда хотим думать плохо (не только обо мне речь)? Почему бы людей не переформировать, чтобы думали хорошо? Это же спасительнее. И в моей истории, в моей биографии всегда копаются, чтобы найти нечто негативное. Найти можно многое, у меня масса нерешённых вопросов. Но почему не попробовать поискать позитив и хорошие моменты?!  Потому я принял решения просить о запрете на служение: было много бестолковой грязи. Вот некий Яков Кротов все время пишет обо мне статьи. Не понимаю, чем я ему интересен? То ли он во мне видит воплощение всемирного зла, то ли он нашел оправдание тому, что он священник не в Православной Церкви, рукоположен не пойми кем, в какой-то катакомбе? Грязная критика, не подтверждаемая ничем, идет со стороны масс в Интернете. Я понял, что нужно дистанцироваться, чтобы через меня ругань не касалась святой Церкви.

- Думаете, реально переубедить?

- Если человек хочет что-то понять, он поймет. А есть тип людей, ничего понять не стремящихся. В сетевом общении они называются «тролли». Их задача – не позволить людям нормально общаться, в ход пускаются и грубые обвинения, и мат, и интриги. Так вот, троллят у нас очень много не только на просторах Интернета. От этого надо избавляться. Мы должны допустить возможность, что все мы хорошие. Только в этом случае есть шанс движения ко Христу.

- Как строится ваша неделя сейчас?

- Многие даже не очень хорошо понимают, до какой степени это все изнурительно. Вот сколько всего часов я на этой неделе спал? Всего наберется часов восемь. За неделю. Когда выпадает выходной между съемок сериала «Интерны», пытаюсь в один день уложить то, что обычно и за месяц не успеваешь. Съемки в сериале – это потовыжималка. У нас уже ко многим артистам «Скорая» приезжала. Но ничего, работаем.

- Больше ничего вообще не успеваете?

- С трудом. Вот уже месяц болит зуб, и никак не могу доехать до врача. А так – решаю какие-то вопросы во время неожиданных редких пауз, например, кто-то из участников сериала не приехал. Бывает перерыв часа в три, в который, опять же, я пытаюсь все возможные дела вложить… Кроме того, в праздники, в воскресенье меня отпускают на службу.

- «Сериальная фабрика» тяжелее большого кино?

- Знаете, тут смотря что с чем сравнивать. В прошлом году я был в жюри «Кинотавра» и, как честный вгиковец, просмотрел все представленные картины. Большинство из них производило ужасное впечатление – дешевые фильмы про русских пьяниц, убийц, идиотов. В жюри входил и Жоэль Шапрон, который занимается отбором картин на Каннский фестиваль. Я его спросил: «Жоэль, понятно, что вы нас не любите, но, может быть, ты все-таки не выберешь ни один фильм из здесь представленных «чернушных» картин?!» Он отвечает: «Я должен хоть один, да взять». После того, как я поинтересовался, во всех ли странах такой ужас снимают, он ответил, что совсем нет. «Вот, к примеру, из стран Африки присылают 10 картин, – рассказал Жоэль – из них пять снято на мобильный телефон, три непонятно о чем, одна явно плохая, а одна про слонов. Вот мы и берём про слонов этническое кино. У вас даже «про слонов» нет – одни ужасы». А что касается телеиндустрии, то как раз в силу того, что это индустрия, здесь сложно пока говорить о каком-то искусстве. Но тем не менее она появилась. Как это произошло? Допустим, снимают фильм, и продюсер говорит режиссёру: «Давай доснимем ещё четыре серии для такого-то канала, тогда по деньгам – окупится, потому что в прокате не окупится». Тут же, на «разогретых» актерах, с теми же сценаристами под рукой, по сути с заведённой площадкой, с операторской группой, снимают версии того же фильма, но на четыре серии. И если лично я буду выбирать, то выберу четыре серии, потому что там есть ещё временной параметр. Это как превратить повесть в роман. И на этом фоне телевидение много и порой довольно удачно экспериментирует. Время от времени появляются хорошие находки. Мне понравился телефильм «Ликвидация», как ни странно, сериал «Боец». «Интерны» – вот вообще что-то странное, исключение из правил, потому что показывается на самом спорном канале, который я даже не настраивал дома, чтобы дети случайно на «Дом-2» не наткнулись. И вот здесь – интересный экспериментальный проект, который не позволяет себе и Первый канал. Экспериментальный, потому, что вроде нет никакого конфликта, нет детективного сюжета и моря крови. Вместо этого – правильно пойманная нота. То есть, в принципе, я доволен…

- А при таком ритме бы еще надо не растерять себя – для Бога, для жены, для детей…

- Не думаю, что все это можно разложить на части. Это такая неделимая субстанция. Если человек с Богом, то никакая тряска этого его сознания не растрясёт. Ну не холодильник же он! И как можно что-то потерять, если это отношения с женщиной – с женой, семья? С детьми эта цельность, близость подразумевается сама собой. Я не вижу вообще никакой опасности, честное слово, и никакого повода для обсуждения.

- Не видите опасности? Почему же тогда столько семей распадается? А почему люди из Церкви уходят?

- Я тоже не понимаю, почему так происходит. Ну точно так же не понимаю, почему люди блудят, а потом объясняют: «оно само «повело». «Повело» – меня просто умиляет. Что ты – коза? Козел? Как может «повести» от жены? От мужа? Тем более – от Бога? Бог – это восторг. Это как первый раз идешь со встречи с любимой, осознавая, что любовь – взаимная, и тебя любят. В эту любовь погружено все, тебе прекрасным кажется весь окружающий мир: троллейбусы, газеты, милиционеры, прохожие. Нужно постараться, чтобы пережив подобное, найти причину для того, чтобы отойти от этой радости. Если для кого-то я – такая удобная причина – очень печально. Хотя, с другой стороны, может быть, как паразит лесу, я и полезен? Может быть, кому-то проще будет двигаться к вере, если он сможет принять, что есть такой христианин, искренний, причем ещё и строгих, ортодоксальных воззрений на многие вопросы, хотя и грешный. Пастырь в запрете. Штрафбатник, переводя на светский язык, который снимается в кино. Ведь вроде бы подобного просто не может быть – ни в одной стране мира.

- Со стороны кажется, что у Вас нет целостности: в храме одна жизнь, вне храма – другая, и они никак не соединяются…

- А почему не соединяются? У меня вообще нет ощущения никакой дисгармонии. Я не чувствую внутреннего конфликта. Если бы почувствовал, то либо напился, либо пошел бы к духовнику напрашиваться на длинный разговор. Периодически я так и делаю – хожу к духовнику. Но это, по большей части, внутренние организационные вопросы. В моей жизни наступил долгий этап каменоломни, работы с масс-медиа. Потом, посмотрим, как дальше пойдут отношения.

- Имя Ивана Охлобыстина всегда ассоциируется с эпатажем.

- За четыре года, с тех пор, как Святейший Патриарх Алексий разрешил мне сниматься в кино, слава Богу, вокруг моего имени не было ни одного скандала. Если убрать негатив организационного порядка, какие-то неоправданные подозрения, за это время я участвовал в добрых, хороших мероприятиях.

- Например?

- Сейчас вот работаю с Клубом Православных Меценатов по поводу одной своей акции. В нее я вкладываю все, что заработал за два года в шоу-бизнесе. Это будет такое хулиганское… нет, не хулиганское, а декларационное мероприятие от нас, роялистов. Раз у меня есть возможность с белых пирамид, среди огромного стадиона, заявить, что мне нравится монархия, почему бы это не сделать? Причем не в пику кому-то, а потому, что я искренне так считаю. А через два года я буду вести с российской стороны празднование 1025-ей годовщины Крещения Руси. Впервые после распада Союза планируется, что Украина и Россия буду отмечать эту важную дату вместе.

- Что это будет за акция, в которую Вы все вкладываете?

- 10 сентября на стадионе «Лужники» я появлюсь перед зрителями как раз на белой пирамиде. И, если Господь сподобит на мудрость, поделюсь тем, как представляю себе окружающий мир, что подразумеваю под словом «русские». Расскажу, что я горжусь тем, что являюсь русским, и не вижу причин так уж совсем не давать нам говорить о самих себе. Мы физически теряем себя как нация, мы теряем себя в опознавательных знаках. Чтобы хотя бы приостановить это, уже сейчас нужно проводить какие-то «комсомольско-колхозные» мероприятия. Наподобие развешивания значков, чтобы угадывать, считаешь ты себя русским или не русским – неудобно, да общество воспримет в штыки. И политика будет смотреть косо, ещё, не дай Бог, начнет душить Церковь. Но эту идею можно продвигать в виде ролевой игры. Вот есть же общества любителей походов в горы, любителей восточных единоборств и так далее. Почему бы не создать «общество любителей Империи?» И сама акция – тоже некая игра. Внешне интересного на ней вообще ничего не будет. Приходит зритель, садится, видит вдали странную геометрию пирамиды, на которую взобрался бессовестный человек в черном костюме и целый час говорит. Во время разговора 77 светильников по диагонали загораются по одному каждую минуту. Вот и все мероприятие. Хотя, может быть, в финале подадим что-нибудь величественное, если уж совсем стесняться не будем.

- Вы рассказывали, как в детстве к вам пришло чувство, что человек бессмертен. Потом не было сомнений, метаний?

- В какой-то момент моя детская психика нашла своеобразное оправдание смерти: я себе тогда представлял, что если умру, то рожусь обязательно ещё один раз. Видите, с детства был еретиком. Сейчас я так не думаю, хотя знаю, что человек бессмертен. Но досконально – каким образом – не ведаю.

- Когда читаешь Ваши интервью, представляешь себе очень спокойного человека. Даже когда у Вашей супруги были серьезные проблемы со здоровьем, Вы, судя по Вашим рассказам не то чтобы не переживали, но ни минуты не отчаивались…

- Уровень моей уверенности в милости Божьей столь велик по гордыне моей, что я не сомневаюсь, что все будет, как нужно. Причем как бы что ни сложилось – все от Бога, а значит – хорошо.

- Что, вообще ни в чем не сомневаетесь в жизни?

- У меня противоречивая биография – значит все-таки сомневаюсь. Просто я так доволен сложившейся жизнью! Само по себе утверждение попахивает экзальтацией, но это не экзальтация. Я же работал в разных областях и в каждой из них реализовался до призового уровня. Меня вот один журналист спрашивает: «Вы себя во многом искали….». Я говорю: «Вы ошибаетесь. Я себя во многом нашел». Я понимаю, что Господь ведёт меня, позволяет мне реализовываться. Как-то оно все получается…

- То, что вам не удалось на данном этапе совместить актерство и священство, для вас было болезненно?

- Да, болезненный, но здесь – милость Божья. Потому что, на самом деле, в моей работе заработок для прокорма семьи – не самое важное. Есть ещё много вопросов по интеграции православия в масс-медиа. Сложно это объяснить, но многие вещи нужно просто делать. Ведь что прежде всего захватывают, когда происходит революция? Телеграф, почту.

- То есть вы хотите сказать, что это как раз момент проповеди?

- В некотором смысле это миссионерство, насколько возможна, конечно, миссия от такого противоречивого образа. Все-таки я хороший рецептор, изучаю масс-медиа изнутри и регулярно докладываю священноначалию, в том числе друзьям епископам, которые находятся на очень высоком уровне развития. Причем я слежу за серьезными художественными тенденциями, за текучкой на валовом рынке теле-индустрии, меня интересуют вопросы внутренней идеологии. Сейчас мир меняется, меняется стремительно. Кажется, Господь попускает, что откроется ещё несколько процентов нашего мозга. Мы стали слишком задумываться о возможности комбинировать будущее. Есть вопросы, которые к нам приближаются из мира философии и общей культуры, которые Церковь должна будет решить прямо сейчас. Либо она возьмет их в свою юрисдикцию, либо скажет, что этим заниматься нельзя. Моя работа дает мне возможность делать и говорить о том, что я чувствую, о важных для меня истинах – о христианстве, о монархии – для большого количества народа. Я бы никогда не добился такой возможности, если бы не паразитировал на индустрии шоу-бизнеса. Причем сама индустрия знает, что я на ней паразитирую, и соглашается на это. Так что все происходит довольно честно.

- И вы, получается, являетесь посредником между масс-медиа и Церковью?

- Я, скажем так, посол. Посол в массовое бессознательное масс-медиа.

- И какие выводы из этого посольства?

- То, что происходит, в принципе, не так уж плохо. Хотя бы взять коллектив «Интернов». Работают простые люди, работают на выдохе, очень тяжело зарабатывают свои деньги. Им все равно, что делать, какой работой нагружать себя, лишь бы платили, не обманывали. Они отличаются завидной организованностью. Вот если я в семь двадцать выезжаю, значит, они уже в половину седьмого встают, – те, кто живет рядом со студией. И уходят в одиннадцать вечера – это происходит уже второй год. И по работе у нас особо не выходят чай пить. Отношения внутри коллектива хорошие, как будто люди находятся в сложной экспедиции. Многие, так или иначе, бывали в церкви. Много наших, православных. И наши приемлются этим миром. Не стесняются, девушки носят длинные юбки, платки, вводят это как моду – и это хорошо. На них ориентируются светские барышни, наши что-то у светских перенимают. Происходит момент интеграции, и не только на внешнем уровне.

- Кого-то из коллег в шоу-бизнесе у Вас получилось привести к Богу своим примером?

- Это не я, это Господь посредством меня приводит людей к Богу. Просто возникает ощущение, что люди давно искали информацию, но у них не было возможности её получить.

- В чем, на Ваш взгляд, главная проблема современного человека сегодня?

- Не знаю. Я не отвечу на этот вопрос, поскольку я могу сказать наугад, либо попытаться быть оригинальным. Ни то, ни другое не хорошо. Мне кажется, человек со временем не меняется. Он достоин восхищения – с одной стороны, с другой стороны, мне кажется, что человек – это очень неудачный вариант для носителя сознания. Я в противоречиях по поводу человека.

- Вы говорили, что собираетесь в ближайшее время вернуться к священству. Планы не изменились?

- Ближайшее время будет, когда, наверное, Нюша поступит в институт. Это младшая, ей сейчас девять. А ведь есть и другие пять детей…

- Что Вам в сегодняшней жизни не хватает без деятельного священства?

- У меня нет свободного времени, чтобы даже обдумать, чего мне не хватает. У меня всего слишком много. Вот вчера приехал домой, мы с Оксаной почаёвничали, чтобы хоть увидеться, в общих словах обговорили, кто чем занимался, и я уснул, не успев откинуть покрывало.. И так два года.

- Психологи и священники в возрасте говорят, что семейную жизнь нужно постоянно чем-то подпитывать: беседы, разговоры, время только для двоих. А если времени не остается?

- Я использую любую возможность, чтобы Оксану вытащить в город. Иной раз я отпускаю машину и говорю: «Ксюша, заезжай за мной, мне надо на встречу». И вот она как бы и меня выручает, и заодно мы вместе прокатимся, пообщаемся. А потому я стараюсь выкроить время и затащить ее в кафе. Она сначала сопротивляется, а потом – соглашается. На какие-то мероприятия предпочитаю её брать, одну или с детьми. Я вообще люблю с детьми гулять. Мы и на великах вместе ездим.

- Всей семьёй?

- Да. Но сейчас редко получается. А когда было посвободнее, мы катались на горных великах от Тушино до Войковской – через лес, парк. Километров 14 мы наматываем, я как-то замерял. На Войковской есть небольшое кафе, мы перекусываем – кофе с круассанами, и едем обратно.

- Если помечтать, ваша идеальная жизнь – какая она?

- Не знаю. Для меня каждое мгновение жизни идеально. Вот сейчас я идеально живу. Сказать, что можно лучше – не могу, я не знаю, как «лучше». Вот хуже – знаю, мне есть с чем сравнивать. Помню, однажды, когда служил в армии, я лежал в госпитале. Мне нельзя было никуда выходить – из-за ветрянки. Госпиталь – отдалённое здание на окраине Ростова-на-Дону, на окраине в военной пустынной части. Солнце там – как в Мексике, оно так раскаляло стены лазарета, что было трудно дышать. И в этом лазарете – отдельно от всех – стояла моя койка. Мне казалось, что я на краю Вселенной. В этом замкнутом пространстве особенно усиливалось ощущение, что тебя не услышат не при каких обстоятельствах. Из самых громких звуков было звяканье чашки…

Источник : http://www.pravmir.ru/ivan-oxlobystin-nachistotu/